Их страдания, лишения и унижения не подлежат описанию...

№ 29 от 3 августа 2017 года

Год 2017-ый связан с печальной датой – нынче исполняется 80 лет со дня начала так называемого «большого террора» – огромной, всепоглощающей волны политических репрессий, захлестнувших страну с 1937 года. Сегодня многие страшные подробности этой нелицеприятной страницы нашей истории преданы гласности. Миллионы людей были безвинно расстреляны, томились в лагерях ГУЛАГа. Но, наверное, безликие цифры не могут передать всей глубины той страшной трагедии. Другое дело – истории конкретных людей, попавших в жернова сталинского всепожирающего «молоха». Сегодня мы продолжаем серию публикаций «Родом из тридцать седьмого», в которых знакомим вас с судьбами пострадавших от политических репрессий. Все они – члены Общественно-гуманитарной организации пенсионеров и инвалидов – жертв политических репрессий РТ.

Семья Фрида Усманова из Казани – одна тех, которых коснулась эта страшная, разрушительная стихия, унесшая и покалечившая миллионы жизней. Его отец Хасан Усманович родился в 1894 году в деревне Новые Челны Алькеевского района. Учился в медресе, но, кроме религиозного, получил и светское образование: окончил русскую школу, поэтому отлично говорил и писал на русском языке. Служил в царской армии, потом подался на заработки. Не чурался самой тяжелой работы: был и грузчиком, и даже бурлаком.
– С 1922 года отец стал работать учителем в школе, – рассказывает Фрид Усманов. – По решению районного отдела народного образования вместе с мамой, которая тоже была учительницей, их направили в село Иске-Рязап. Там они организовали единственную в районе татарскую общеобразовательную школу. Папа преподавал географию и историю, пользовался огромным авторитетом. Заочно он учился в Казани в восточном институте. В июле 1938 года поехал в столицу на сессию. Успешно сдал экзамены, но вернулся домой с тревожными предчувствиями: в деревне шли аресты.
Тревожась не столько за себя, сколько за своих близких и догадываясь, что не сегодня-завтра придут и за ним, Хасан Усманов за несколько дней уничтожил богатую библиотеку старинных ценных книг, документы, фотографии из семейного архива. Ведь все это могло быть использовано органами НКВД в качестве вещественных доказательств для предъявления каких-либо обвинений. Интуиция не обманула сельского учителя: в ночь на 19 августа его арестовали.
– Моя беременная мама осталась с пятью несовершеннолетними детьми, нас тут же объявили «врагами народа», – говорит Фрид Усманов. – Наши страдания, лишения и унижения не подлежат описанию. В июле 1939 года из-за недостаточности и отсутствия улик отца выпустили из тюрьмы. Он вернулся домой больным, надломленным человеком.
В редкие минуты откровений Хасан Усманов рассказывал родным, как в тюрьме следователи изощрялись, воздействуя психически и физически, пытаясь получить признательные показания. Арестованный все выдержал – пытки, унижения, сумел отвести лжесвидетелей, защищался, как мог.
Фрид Усманов отмечает, что страдания продолжались даже после возвращения отца: он еще долгое время находился под колпаком НКВД и, к сожалению, так и дожил до своего оправдания: Хасан Усманов скончался в 1954 году, а его реабилитация состоялась лишь в 1957-ом...
Когда говорят о политических репрессиях, непременно называют 1937 год. Но на него приходится пик репрессий, а начались они задолго до того рокового для истории страны года. Об этом свидетельствует рассказ Екатерины Денисовой (Алонзовой).
– Мой отец Дмитрий Иванович и мать Агриппина Егоровна были выходцами из деревни Шигалеево, что в Пестречинском районе, – начинает она свое печальное повествование. – Нас, детей, было четверо – три девочки и мальчик. Жили дружной семьей в большом бревенчатом доме, держали скотину. Отец был очень трудолюбивым, считался в деревне крепким, зажиточным хозяином. Видимо, поэтому мы и попали под раскулачивание.
Сама Екатерина Дмитриевна была еще очень мала, но, по воспоминаниям матери, событие, перевернувшее всю их жизнь, случилось летом 1931 года. Глава семьи находился в поле – косил сено, а хозяйка как раз мыла детей в бане: была суббота. А когда она вошла в дом, там все оказалось перевернуто – не было ни мебели, ни вещей, даже детских. Скот тоже угнали. Подогнали телегу, погрузили на нее мать с детьми и повезли на вокзал. А Дмитрий Денисов оказался в тюрьме...
– Мы о нем ничего не знали, – признается Екатерина Денисова. – Нас направили в Челябинскую область. Ехали около месяца в товарном вагоне под надзором конвоиров. Так оказались в Агаповском районе. Привезли нас на какой-то пустырь и выдали палатку. Спать не на чем, есть нечего. Мы, дети, постоянно болели, а от голода нас тогда спас брат. Он был постарше, приносил с поля капустные кочерыжки.
Вскоре Дмитрия Денисова из тюрьмы освободили, семью поселили в бараке. Вроде бы жить потихоньку, да радоваться, что не сгинул глава семейства за решеткой, – ведь многие знакомые так и пропали без вести. Но судьба продолжала испытывать Денисовых на прочность.
– Здоровье у всех было подорвано, – тяжело вздыхает Екатерина Дмитриевна. – Вскоре от туберкулеза умер брат, после него от дизентерии скончалась сестра, из-за воспаления легких не стало младшей сестренки. На фронт папу не взяли, он работал на шахте. После реабилитации отца мы втроем еще долго жили у чужих людей. Я обрела свой угол лишь тогда, когда вышла замуж и обзавелась семьей. Вот такая наша история...
Судьбы людей, чьих родных или их самих подвергли репрессиям, в чем-то схожи. В их воспоминаниях столько боли, трагизма, обида на несправедливые гонения. А в рассказах некоторых всплывают такие жуткие подробности, что хочется воскликнуть: нет, человек не мог этого сделать! Но это было, и мы не вправе это забывать.
Дед Ляли Демидовой из Казани, Халилрохмон Закуанов жил в селе Алькеево Азнакаевского района, был муллой. Растил с женой восьмерых детей, был дом, сарай, лошадь и корова. Не густо на десятерых-то человек. Но в НКВД посчитали по-другому: кулаки! Стало быть, надо все отобрать и сослать.
Семью в ноябрьскую стужу 1930 года, даже не позволив взять теплых вещей, бросили в Бугульминскую тюрьму. Старшей шестнадцатилетней дочери чудом удалось сбежать. Потом всех в промерзшем насквозь товарняке повезли на Урал. В 40 километрах от Перми высадили в чистом поле. Стали приехавшие строить бараки...
Обо всем, что тогда происходило, Ляля Демидова знает из воспоминаний матери:
– Она рассказывала, что река замерзла, люди оказались без продуктов, начались болезни, дело дошло до случаев каннибализма. Старший поселка избил деда и запер на 40-градусном морозе. Дед потерял сознание и его еще живого понесли хоронить! Бабушка с детьми тоже вскоре умерли, а братишку и сестренку мамы съела людоедка! Мою мать спасло только то, что она в то время находилась в 20 километрах от этого места с бригадой лесорубов. Довелось ей и на золотых приисках работать. Труд был непосильный. Однако жизнь берет свое: мама вышла замуж, родились мы с сестренкой.
Но жила семья очень тяжело. Маленькая Ляля все время так тяжело болела, что в три года даже перестала ходить. Матери изредка удавалось купить молока, может, оно и спасло девочку?
– Началась война, отец ушел на фронт и пропал без вести, – говорит Ляля Демидова. – Мама написала письмо в Азнакаевское НКВД, чтобы прислали бумагу о вызове. Документ пришел только после третьего обращения, и в 1942 году мы вернулись на родину матери. В 1948 году по вербовке приехали в Казань. Дедушку и маму Зайнап Закуанову реабилитировали, но их ведь уже не было в живых. Поскольку мы с сестрой тоже находились в спецпоселении, нам тоже выдали документ о реабилитации, но только в 2003 году. Вот так трагично отозвались события тех далеких лет в нашей судьбе, в судьбе близких и дорогих нам людей.
С особым вниманием мы в редакции относимся к воспоминаниям о журналистах, попавших в жернова сталинского террора. Их среди репрессированных тоже было немало. Как они оказывались в лагерях ГУЛАГа, какие лишения пришлось им пережить, в каких безымянных могилах они захоронены?
– Мой отец Вали Шафигуллин был одним из ближайших помощников видного татарского общественного деятеля Мулланура Вахитова, – рассказывает казанец Виль Шафигуллин. – они стали одними из первых организаторов Мусульманского социалистического комитета и его печатного органа – газеты «Кызыл Байрак» – «Красное Знамя». Летом 1920 года, в период образования ТАССР, Вали Шафигуллин утверждается главным редактором первой республиканской газеты «Татарстан хэбэрлэре» – «Известия Татарстана». Между отцом и классиком татарской литературы, драматургом Галиаскаром Камалом установились тесные творческие связи. Под псевдонимом «Эулия» в печати часто публиковались их совместные сатирические статьи, бичующие недостатки.
Не удивительно, что критики попали в поле зрения НКВД. 1 февраля 1937 года Вали Шафигуллина арестовали без предъявления каких-либо обвинений. Его осудили на 10 лет лагерей.
– В 1958 году к моей маме пришел незнакомый человек, назвавшийся Муртазиным, – рассказывает Виль Шафигуллин. – Это был историк, с которым отец попал в ГУЛАГ. Он рассказал, как их в Казани пытали, морили голодом. Потом приносили еду, но тут же полчища голодных крыс поедали ее. После приговора осужденных повезли в Красноярск, а потом по Енисею до Дудинки. Вскоре в лагере отец заболел цингой, а в 1939 году его не стало.
Мать Виля Шафигуллина тоже хлебнула лиха: ее осудили на 5 лет за то, что не донесла на мужа.
– После ареста матери забрали и нас с сестрой Дилярой, – вспоминает он. – Несмотря на то, что дома оставались бабушка, дядя и тетя, нас отправили в детский дом. Мать сидела в тюрьме в Кемеровской области. Окончание срока пришлось на 1942 год, уже шла война, домой репрессированной уехать не разрешили: как вольнонаемную отправили на шахту. Мама вернулась только в апреле 1945 года, но в прописке в Казани ей отказали, она жила в Арске.
...Многие годы подвергшиеся репрессиям люди избегали делиться с кем-либо своими бедами, трагической судьбой. Лишь после выхода в 1991 году Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» многие смогли рассказать о том, что произошло с ними и их близкими в страшные годы сталинского террора.
Дилара ВАФИНА